WANDA MAXIMOFF [marvel];
She was taken under, drowning in her sea
Она опустилась на дно, утонув в своем море
Running like an angel,
Бегущая, словно ангел,
she was crying and could not see
Она плакала и ничего не видела
Now see everyone's watching as she starts to fall
А теперь все наблюдают за ее падением,
They want her to breakdown and be a legend of the fall
Они хотят сделать ее легендой самого сокрушительного падения...
Elizabeth Olsen
[indent] | Раса, возраст, способности: генномодифицированный человек, 27, имеет сионический "нейро-электро интерфейс", который попросту окрестили магией - Ванда может манипулировать сознанием людей (иллюзии, гипноз, подчинение), создавать энергетические сферы в качестве оружия, создавать энергетический щит, левитировать, влиять на материальные вещи (телекинез). Доподлинно не известно, исчерпывающий ли это список сил Максимофф. | [indent] |
В этот город люди не вернулись. Возвращаться просто некуда. Камня на камне не осталось. Разбито все. И забирать здесь нечего. Ничего целого. Она тоже сломана. То, что здесь произошло, сломало ее не единожды и даже не дважды. Воспоминания ломают ее каждый день. Каждый божий день она снова и снова переживает это звенящее ощущение рвущейся внутри ниточки, что считали они цепью. Брат и сестра. Близнецы. Неразлей вода. Только вдвоем, только вместе, в любую битву, в любой протест. Одна на двоих трагедия, одно на двоих мнение. Одна на двоих душа, которая теперь разорвана на части. Боль того момента глухо отзывается в груди, когда она смотрит на разрушенную еще больше церковь - место, где она видела брата живым в последний раз. Место, где рухнула на колени от бессилия и беспомощности, не веря в такую мгновенную потерю. В ту минуту все чувства и желания покинули ее. В голове бьется лишь один вопрос - зачем. Зачем ей этот мир, если его нет. Зачем ей одной то, что они делали вместе. Зачем ей те мечты, что хотели они воплощать вдвоем. Эта мысль сводит с ума, пытаясь уколоть в остатки живых нервов. Но остановиться и ответить на этот вопрос ни тогда, ни позже времени не было. Она помогла исправить то, что они тоже вместе натворили, но есть ошибки, которые оставляют неизгладимый след на жизни. Вот только апатии не хватило, чтобы наложить на себя руки. Пришлось жить дальше. Пытаться. Отвыкнуть. Перестать ждать его. Перестать надеяться, что все случившееся лишь плохой сон, который вот-вот, однажды утром, закончится, и он просто войдет в дверь ее комнаты, и бросится обнимать, не дав подняться с постели.
Соленые слезы душат и молчаливо льются из глаз, тонкие пальцы стиснули ткань одежды где-то в области сердца. Как бы образно не звучало выражение, а оно правда болит. Она винит себя и только себя в том, что случилось с братом. И она права, если смотреть в корень. "Я знаю, что, если там, на небесах и правда есть кто-то Высший, есть Рай и Ад, то ты наверняка попадешь в Рай, к родителям. Ты не одобришь эти слезы, ты отругаешь за вину, даже если я не услышу ни слова. Я знаю, что ты попытался бы забрать эту боль себе, хотя там ее и не ведают." Мысли сами по себе начинают роиться в голове. Разговаривают обычно на могилах, но это место, эти окропленные его кровью куски асфальта кажутся многим более памятным местом, чем памятник, что установили Мстители на базе, где и похоронили Пьетро. Она знает, что здесь она в опасности. Она знает, что наверняка где-то поблизости жужжит лопастями пропеллеров правительственный дрон, что уж точно засечет ее скоро и тогда прощай свобода - снова окажется в Рафте, как минимум, если не приговорена к смертной казни. Наверное, этого ей очень хотелось бы, даже сейчас, по прошествии столького времени. Но никакого времени не хватит, чтобы забыть родного человека и простить себя за то, что позволила этому случиться. Позволила смерти протянуть свою костлявую руку к любимому брату. Заигралась, забыла об осторожности, когда надо было удержать и никуда не отпускать. Сердце снова начинает колоть, боль накатывает новой волной, заставляя облокотиться на один из камней и тихо сползти на землю, заливаясь слезами и уже не сдерживая рыдания. Ей уже все равно, что случится дальше. Пусть находят, сажают снова в тюрьму, пусть даже убивают, если решат. Так даже лучше будет. Гореть ей в Аду за то, что оставила в опасности самое дорогое. Готова ли только она к таким же страданиям, только вечным? Погибнуть - всегда самый легкий путь, но он не дает избавления. Но избавления ей не даст в этом случае ничто. Только чудо. Но надеяться на него... глупо? Вера не может быть глупой. Может, они и не соблюдали всех канонов, может, они вообще перестали это делать после смерти родителей, потому что никто не озаботился этим из тех, кто дальше их воспитывал, но отнять внутреннее чувство справедливости просто невозможно. Может, это и не вера в некое высшее существо, что управляет всем и вся, но уж точно вера в то, что каждому вернется по заслугам его. Это закон не веры, это закон не религии, это закон Вселенной, это закон всего сущего. И если не заслужила она, чтобы брат был рядом, то он и не будет. Но жизнь - это не то, что можно было бы вернуть по искуплении проступков. Так что не всякое чудо может случиться. А если и случится - она же в первую очередь сначала подумает, что наконец сошла с ума, и в этих иллюзиях проведет остаток дней.
Но если разум говорит одно, то сегодня то самое время, когда все остальное естество ему не подчиняется. Она упрямо сжимает в руках крестик, что был на Пьетро в день смерти, шепча раз за разом молитвы, пытаясь себя этим успокоить, но выходит плохо. Искусанные губы раз за разом повторяют вызубренный наизусть текст обращения ко всем святым, и она готова делать это, пока не уснет. Или не достучится хоть до кого-то, кому надоест своими взываниями. Церковь это или не церковь, в конце концов? Намоленное годами место, пусть даже годам и пустевшее, но вызывающее все тот же трепет внутри. Так пусть оно усилит этот зов.